Письмо редактора. Гигиена текста

Публикуемый текст написан бывшим литературным редактором журнала «Артхроника» Екатериной Алленовой летом 2010 года, после выхода в свет номера «Артхроники», посвященного отношениям искусства и церкви. Текст сочинялся, что называется, «в стол», то есть не предназначался для публикации. Это горестные и сугубо частные размышления на довольно специфическую тему редактуры.

Роль редактора, увы, зачастую «теневая», хотя от качества его работы зависит, достойно ли выглядит издание. Так сложилось, что публичная слава хорошего издания распространяется на главного редактора и изредка ведущих журналистов. А в случае неудач и ошибок работают отговорки от «ну ладно, так вышло, главное ж — про вас написали» и «ой, что вы придираетесь, зато текст бойкий» до «это редактор виноват». Собственно, после прочтения последнего номера «журнала №1 по искусству» я поняла, что молчать больше нельзя. И поэтому с разрешения Екатерины Алленовой привожу ее «письмо редактора».

Почему Караваджо? Читайте дальше

Прочла новый номер «Артхроники» (№ 4, 2010), некогда любимого журнала, в котором уже не работаю. Думала запостить по этому поводу что-нибудь скорбное на фейсбук, но подумала, что это будет выглядеть так, словно я из зависти или от обиды считаю никому не нужных блох у процветающих коллег.

Но дело не в блохах, а, наверное, в том, что называется профессиональной честью (звучит патетически, конечно…). Именно «профессиональной этикой» часто аргументировала свои доводы Милена, и я уважала ее позицию и учитывала ее требования. Например, нельзя приводить в тексте только фамилию — это неуважение и к тому, чья фамилия, и к читателю. И даже имени и фамилии недостаточно. Не «Боттичелли», а «мастер раннего Ренессанса Сандро Боттичелли». Не «Фрида Кало», а «знаменитая мексиканская художница, жена живописца-монументалиста Диего Риверы, оставившая множество автопортретов….» и т.д. Это профессиональная этика, это уважение к читателю. Все, что можно ненавязчиво напомнить, объяснить, положить в рот и помочь разжевать, — надо напомнить, объяснить и разжевать. Мы спорили, я говорила, что нельзя разъяснять и популяризировать все до бесконечности, что есть тексты, обращенные к эрудированным читателям, не нуждающимся в напоминаниях, кто такая Фрида Кало или каково было настоящее имя Веронезе (так в этом номере для непонятливых все равно написано: Паоло Кальяри Веронезе, sic). Но в большинстве случаев Милена настаивала на своем. Ну и хорошо. Плохо другое. Оказывается, это она СО МНОЙ настаивала. А с другим редактором она, видать, не настаивает. Где же «профессиональная этика»-то? Меня можно было шпынять, как девчонку-секретаршу, заставляя переписывать чужие тексты до состояния школьного учебника и с зубовным скрежетом всовывать туда объяснения вроде «написанная в таком-то году книга знаменитого немецкого философа и культуролога Фридриха Ницше» рядом с названием «Человеческое, слишком человеческое» (реальный случай с текстом рецензии, где была упомянута эта книга, а объем рецензии-то всего 1200 знаков).

В этом номере «Артхроники» довольно примеров пренебрежения этой самой профессиональной этикой. И дело даже не в крайне неряшливо сделанных подписях, и не в шесть раз подряд написанном с маленькой буквы слове Louvre (ясное же дело — копи-пейст, чего прицепилась, зануда. Не буду уж говорить о бредовости указания courtesy Лувра применительно к иконам из Русского музея), и не в совершенно нелогичных «шапках» в рецензиях на выставки, и не в наплевательском отношении к унификации (чистоплюйство это все, да какая, в конце концов, разница — галерея «Мальборо» или галерея Marlborough, «Электробутик» или Electroboutique. Можно и так и сяк в пределах нескольких страниц. Все равно же ясно, об чем речь!). И не в текстовых ляпах вроде «Александра Новожженова», «перед обнаженными телами, часто сведенных судорогой, вспоминается хрестоматийный художник Чартков…» или «труп со вспухшим животом, оголяющий мертвые ноги». И не в том, что опять на каждом фотоплевочке бильдредактора красуется надпись «Сергей Шахиджанян/Артхроника», а при этом на целом развороте, где интервью с художниками и стоят их (художников) портреты, нет ни одной подписи, указывающей на авторов фото. В конце концов, всегда можно ответить на «придирки», сказавши, что, мол, и раньше были и «литургический сон» вместо летаргического, и пропущенные courtesy, и вообще невесть какие колонтитулы.

Но есть и вполне конкретные примеры, не объясняющиеся цейтнотом и необходимостью разгребать горы мусора, образовавшиеся вследствие спешки или нерадивости некоторых авторов. А объясняющиеся, судя по всему, нежеланием соблюдать именно эту саму профессиональную этику. Или это лень, или, увы, недостаток профессионализма?

Приведу только один пример. В главной теме, посвященной взаимоотношениям искусства и церкви, Саша «Новожженова» написала подверсты про те случаи в истории искусства, когда церковь не соглашалась со взглядами художников на искусство и религию. Тыкаю в своего любимого Караваджо и читаю: «Успение Марии в Санта-Мария-делла-Скала Караваджо» («Паоло Кальяри Веронезе» — рядышком, а «Микеланджело Меризи да Караваджо», видать, показалось слишком длинным. Тут можно и одной фамилией обойтись. Подумаешь!). Заметим, что ни в одном другом случае в этих подверстах не указано, ГДЕ ИМЕННО хранятся произведения, о которых идет речь. «Пир в доме Левия» — в галерее Академии, «Что есть истина?» — в Третьяковской галерее и т.д. Вероятно, при подготовке подверстов решено было «не париться» и не занимать место этой информацией, тем более что там фигурируют и тиражные вещи. Хотя та самая профессиональная этика все равно требует попытаться там, где это возможно, предоставить информацию чуть более широкую, чем только название и дата вещи, — для этого вообще-то «просветительские» подверсты и пишутся. Но здесь не было даже попытки. Потому что если бы она была — сразу бы выяснилось, что картина Караваджо «Успение Марии» НИКОГДА не находилась в церкви Санта-Мария делла Скала. Кстати, в тексте даже не указано, в каком городе находится эта церковь (и даже не указано, что это именно церковь, а не, скажем, музей или галерея). В данном случае речь идет о церкви в Риме в Трастевере, для которой Караваджо был заказан алтарный образ. Который хранится В ЛУВРЕ (о чем в тексте подверста также ни слова), будучи, после того, как он был отвергнут заказчиком и церковниками, приобретен сначала мантуанским герцогом Гонзага по личному совету не кого-нибудь, а самого Петера-Паувелла Рубенса, считавшего эту картину одним из главных шедевров Караваджо, затем королем Англии Карлом I, а затем, после революции и казни английского короля и выставления на продажу всех его коллекций, уже французским королем Людовиком XIV. Сама по себе эта (не рассказанная Сашей) история с герцогами и королями, покупающими то, что отвергла церковь, могла бы быть довольно интересна (еще одна любимая присказка Милены: «Ну это же интересно!»), кстати, как и истории с некоторыми другими приведенными Сашей картинками. И если бы чуток сократить текст Сергея Ходнева, к которому, собственно, и писались подверсты (текст довольно невнятный, без начала, конца, постановки вопроса и сюжета, так, «размышления по поводу»), то эти подверсты могли бы получиться весьма любопытными.

Ну да вместо этого мы имеем лень (?) / непрофессионализм (?) редактора, в чьи ОБЯЗАННОСТИ входит проверка фактографии, в результате чего знаменитая картина Караваджо, если верить журналу «Артхроника», хранится в церкви Санта-Мария делла Скала не пойми в каком городе. Ну даже пусть читатель сообразил, что в Риме. А теперь прикиньте, вы попали в Рим, входите туда, в эту церковь, и видите там действительно «Успение Марии»… только не то. Другое. Мария там не в красном, а в синем, никакого «трупа со вспухшим животом», вполне себе возвышенная предсмертная молитва… Кто напутал? Автор «Новожженова»? Бильдредактор, поставивший не ту картинку? Кому предъявлять претензии? Вы на Караваджо шли! Откуда вам знать, что он в Лувре? Вы поверили любимому журналу! А в церкви Санта-Мария делла Скала действительно находится «Успение Марии», только написал его Карло Сарачени.
И в какой же такой момент масса пропущенных неточностей, ошибок, ляпов должна стать критической, чтобы сказать: так нельзя, это непрофессионально? Может быть, тут существуют и объективные критерии. Если вы поленились уточнить и поставить копирайт у изображения, то галерея, фотограф или еще кто-то могут подать на журнал в суд, потребовать компенсационных выплат, и это будет наглядным подтверждением того, что вы сработали плохо. А если поводов для суда нет? Ошибку вроде вышеописанной всегда можно вписать в зону допустимого, про что обычно говорят: «Любой профессионал имеет право на ошибку», «безупречных не бывает» и т.п. Такие ошибки не имеют денежного эквивалента. Они могут вызвать только обиду, досаду, недоумение, усмешку… Но где та граница, когда энное количество ошибок становится неграмотностью в целом? Старый античный парадокс: «Если у меня вырвать один волос на голове, я не стану лысым. Если вырвать все — стану. А если вырывать волосок за волоском, то на котором волоске я стану лысым?» Она ошибка не делает журнал непрофессиональным. И две не делают. А на которой ошибке кто-то из читателей скажет себе: «Тьфу, да журнал-то лысый»?

Если судить по успехам «Артхроники», всё прирастающей новыми кадрами, — этого еще долго не произойдет. Печально только, что планка-то при этом падает. То есть если раньше лысым считался, предположим, человек с лысиной диаметром 10 см, то сейчас такой человек еще ого-го, вполне себе с шевелюрой! Или другая параллель, которую я всегда привожу в пример, говоря о ГИГИЕНЕ текстов — всех текстов в журнале, включая подписи, выносы, колонтитулы. Если не мыться и не менять белье один день — вероятно, этого никто не заметит. Если неделю — еще как заметят. Если три — станете отвратительным бомжом, от которого все шарахаются. А в какой-то момент — еще вполне собеседник олигархов, но уже чуть-чуть пованивает… 

Екатерина Алленова